Как трейдеры Сбера помогают бизнесу управлять рисками

Департамент глобальных рынков — это подразделение Сбера, которое предоставляет финансовые решения разной сложности для финансовых институтов, крупных корпораций, небольших компаний и частных инвесторов. Департамент глобальных рынков помогает управлять рыночными рисками, ликвидностью, предоставляет доступ к рынкам капитала, дает возможность покупать и продавать различные рыночные активы.

Это текстовая версия подкаста, видео можно посмотреть по ссылке.

Наталья Загвоздина, директор аналитического управления SberCIB Investment Research: Трейдинг в глобальных рынках Сбера — звучит очень масштабно. Так ли это и в чем суть той части бизнеса, которую ты возглавляешь?

Владимир Лиман, руководитель трейдинга департамента глобальных рынков Сбера: Наша задача — это, по сути, сервис, который мы предлагаем клиентам по управлению рыночными рисками, такими как валютные, процентные, товарно-сырьевые. Мы также помогаем решать задачу по привлечению, размещению ликвидности и по инвестициям, это наша ключевая функция. Вообще, если говорить про трейдинг, то это про управление риском.

Наталья Загвоздина: Сколько трейдеров в вашем подразделении? И какими качествами такой сотрудник должен обладать? Можешь описать, из кого получаются классные трейдеры?

Владимир Лиман: У нас чуть больше 60 человек, в основном мы берем людей из технических, экономических вузов. Это кандидаты, которые приходят к нам и потом работают в трейдинге, проходя через программу, которую мы регулярно проводим каждый год. Мы также берем людей с рынка. У нас довольно много людей, которые прошли школу не только российских финансовых институтов, но и крупнейших международных банков.

Если говорить про качества, я бы здесь конкретные не выделял, потому что есть люди с совершенно разными характерами, которые показывают довольно хорошую результативность. Но в целом, если говорить про молодежь, которая к нам приходит, — это люди с развитым интеллектом, целеустремленные, довольно амбициозные, которые готовы учиться. Знаете, как говорят: чтобы добиться успеха, есть два варианта — либо делать то, что любишь, либо полюбить то, что делаешь. Это не безразличные люди, которым нравится то, чем они занимаются.

Наталья Загвоздина: А все-таки — там больше математики или здоровой широты кругозора и здравого смысла? То есть это должен быть выпускник мехмата или физтеха?

Владимир Лиман: Очень хорошие результаты показывают люди именно с математическим или физическим образованием, которые приходят из этих вузов. Учитывая, что весь трейдинг алгоритмический, используются довольно сложные модели для оценки управления риском, много каких-то абстрактных теорий. И эти качества, которые развиваются, когда человек получает такое образование, очень полезны именно с точки зрения работы в трейдинге. Но в целом кругозор помогает: если мы говорим о развитии бизнеса, запуске новых продуктов, развитии инфраструктуры или предложении новых идей.

Наталья Загвоздина: А как ты сам пришел в трейдинг и давно ли в трейдинге внутри финансовых институтов? Кажется, у тебя был до этого другой, более прикладной опыт.

Владимир Лиман: Да, в каком-то смысле это не совсем типичный путь, потому что я в банк пришел из нефтегазовой индустрии. На последнем месте я работал в нефтяной компании, которая сосредоточена больше на международных проектах. Это партнерство, которое компания развивает в Азии, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке, и с этим была связана география моей деятельности. В компании я отвечал именно за торговлю, за трейдинговые сделки, и в этом смысле трейдинг в промышленной компании отличается от банковского или финансового трейдинга.

Первое время мне пришлось привыкать, что функции работы и общения с клиентом, непосредственно управления рисками и самой торговли разделены. В банке это оправданно, учитывая технологичность и сложность тех инструментов, которые используются. Трейдер отвечает за работу с риском, его оценку, управление, реализацию сделок, развитие продуктов. Клиентская часть — это вотчина другого подразделения, с которым мы достаточно плотно сотрудничаем. А в промышленной компании эти функции объединены, ты непосредственно общаешься с клиентом и реализуешь сделки, решаешь какие-то задачи.

Дмитрий Макаров, стратег по рынку SberCIB: Как менялся трейдинг на протяжении последних лет? Романтики, которую показывают нам фильмы про финансы, уже нет как таковой?

Владимир Лиман: Это так. Можно сказать, и слава богу (в каких-то случаях). Я вспомню пример, когда в 2022 году мы потеряли доступ к международному рынку, по сути лишившись всех возможностей управления риском, остались с открытым риском по нашим клиентским сделкам. Объем риска в терминах дельты измерялся в миллиардах. Дневная переоценка стоимости активов была в сотнях миллионов по модулю. И все очень много работали. Поздно вечером, когда уходишь, смотришь — у кого-то из парней на столах «Ново-Пассит» лежит. То есть это такая довольно стрессовая история сама по себе. В целом все удачно прошли и хорошо закрылись, и своими ребятами я горжусь, конечно. Это был момент истины для многих — понять, чего он стоит. Потому что можно много рассуждать на эту тему: что такое брать риск? Что значит управлять рисками? Что такое заниматься внутренним управлением собой? А когда ты с этим сталкиваешься непосредственно, когда ты понимаешь, что происходит, даешь этому оценку, это совершенно другая история.

Дмитрий Макаров: Кстати, если мы уже затронули 2022 год, то нерезиденты же ушли с нашего рынка. До 2022 года порядка двух третей оборотов делали нерезиденты.

Наталья Загвоздина: Это в акциях, может быть, в сырьевых товарах немножко было иначе.

Владимир Лиман: В сырьевых товарах у нас была стратегия: мы, наоборот, пытались сократить долю нерезидентов. Я имею в виду долю встречных сделок с международными финансовыми институтами. Задача, которую мы перед собой ставили, — это перекрываться на биржах. Не за счет транзакций, например, а за счет того, что мы сами можем качественно оценить риск, выстроить стратегию по управлению этим риском и реализовать сделку.

Наталья Загвоздина: Индексы, которыми вы пользовались или которые производят на больших объемах торгов западные площадки, как London Metal Exchange, — их не стало. И возникла необходимость где-то брать локальные аналоги. К чему привязываться в хеджирующих инструментах?

Владимир Лиман: Здесь появилась развилка. Нужно развивать локальный срочный рынок, развивать местные индексы и пытаться выйти на дружественные биржи. Потому что запрос клиентов сохранился. Они заинтересованы в том, чтобы управлять и FX-риском, и процентным риском. Поэтому наша задача — это возвращение на международные площадки, чтобы предлагать российским клиентам привычный или востребованный — правильно сказать — сервис.

Наталья Загвоздина: А для клиента, я так понимаю, Сбер предлагает принципиально новое окно, через которое он обращается к вам со своими заявками на выполнение трейдинговых операций? Это называется SberCIB Terminal.

Владимир Лиман: Да, это наша платформа, платформа глобальных рынков, где мы предлагаем клиентам как наши решения, наши продукты, так и аналитику. Совместно с вами, разумеется. Мы развиваем там такое решение, как «Сбер ПУЛ», где фининститут получает возможность как управления своей рыночной позицией, то есть своим валютным риском, так и управления ликвидностью. Мы запустили цифровое РЕПО. Не так давно нам сказали, что это продукт первого выбора для клиентов малого бизнеса. Действительно, очень удобное решение, которое позволяет клиентам разместить свою ликвидность даже на очень короткий срок, который необходим. То есть в целом цифровизация.

Наталья Загвоздина: Чем цифровое РЕПО отличается от РЕПО, каким мы его знаем?

Владимир Лиман: Можно разместить свою ликвидность путем нехитрых манипуляций — нажатием клавиш. Раньше нужно было либо звонить, либо подписывать бумаги. Мы такую же работу провели и с нашими структурными продуктами, я имею в виду листинг структурных облигаций. То есть сейчас задача, которую мы ставим, — это улучшение клиентского пути, его цифровизация. И листинг — это один из способов решения.

Дмитрий Макаров: Получилось так, что Сбер был большим поставщиком ликвидности в рынок посредством того, что были мосты на Запад? Но сейчас их нет ни у кого, поэтому, наверное, Сбер является неким центром для российского рынка, центром развития и предоставления разных финансовых услуг для других корпоративных финансовых учреждений.

Владимир Лиман: По сути, да, мы аккумулируем существенный объем ликвидности, через интернализацию предлагаем клиентам управление валютным риском. Учитывая те ограничения, которые есть на бирже, это очень востребованный сервис. Допустим, если посмотреть на наш деривативный бизнес в валюте, который, казалось бы, должен был сократиться, учитывая все произошедшие события на рынке, он очень серьезно вырос именно по той причине, что у нас есть возможность продолжать клиентам предлагать этот сервис, а он достаточно востребован.

Дмитрий Макаров: А по структуре хеджирования какие самые оборотистые сделки?

Владимир Лиман: Процентные деривативы — динамично развивающийся бизнес. Интерес у клиентов довольно большой. Порядка 80% хеджирующих сделок закрывается в пользу клиента, то есть клиент получает выплату. Это некий аналог страховки.

Наталья Загвоздина: И они уже десятками миллиардов рублей исчисляются, мне кажется.

Владимир Лиман: Да, именно. Наша доля на рынке, наверное, более 70%. Это тот случай, когда мы хотели бы видеть новых участников. Это поможет рынку развиваться, даст дополнительные возможности для управления риском. И здесь довольно большая работа проводится нами, в том числе и с регулятором. Это очень хорошее решение в целом, тем более клиенты поняли, учитывая рост процентной ставки, что управлять риском в целом хорошая практика. У нас довольно большая работа была в свое время проведена, мы это называли развитием риск-культуры. Совместно с НФА и другими банками мы реализовывали проект, готовили предложение по развитию практик управления риском.

Рыночные риски — это такие же риски, которые есть у компании на операционном уровне, которыми компания управляет, например, страхуя свои производственные объекты. Их нужно оценивать. Например, решение не хеджироваться должно приниматься в зависимости от уровня и влияния риска на финансовые результаты компании. То есть мы показывали лучшие практики, как они могут быть реализованы в компании. Но сейчас клиенты сами на своем опыте убеждаются, что сама по себе программа и стратегия хеджирования действительно помогают стабилизировать свои финансовые результаты.

Дмитрий Макаров: Как искусственный интеллект влияет на трейдинг? В Сбере и, может быть, глобально?

Владимир Лиман: Как я уже сказал, мы видим в этом довольно большую перспективу. Поскольку весь трейдинг алгоритмизирован, AI-модели мы рассматриваем как возможность повышения качества своих текущих, существующих алгоритмов, так и развития новых решений. Мы смотрим на рыночные аномалии, на ценовые аномалии, формируя сигнал для трейдера. AI является помощником трейдера, который, допустим, говорит: обрати внимание на такой-то сигнал, на такое-то поведение рынка или клиентское поведение. Кроме того, мы используем такие же модели для улучшения качества нашего ценообразования. Если говорить про какие-то новые вещи, мы смотрим на возможность изучения анализа новостного потока с помощью нашей большой языковой модели GigaChat. Изучаем и торговые модели, которые позволяют или которые могут самостоятельно в ограниченном лимите сделок совершать операции на рынке.

Наталья Загвоздина: Можешь ли ты на пальцах объяснить, как если бы перед тобой сидел 10-летний ребенок, что значит принимать риск, брать риск?

Владимир Лиман: Допустим, я клиент и продаю нефть. Продаю по плавающей цене, которая привязана к некоему биржевому индексу, он волатилен, изменчив. Я бы хотел, как производитель, зафиксировать свою цену, то есть точно определить свой финансовый результат в будущем. И банк такую возможность предоставляет. Клиент, приходя в банк и заключая сделку, передает нам свой рыночный риск.

Дмитрий Макаров: А что делать, если, допустим, большая сделка, незахеджированная позиция открытая становится опасной и превышает лимиты? Трейдер закрывает?

Владимир Лиман: Да, если получается так, что сделка пробивает лимиты, трейдер должен либо увеличить лимиты, либо снизить риск. Просто не всегда это возможно. Вот мы вспоминали тот же 22-й год, когда все лимиты стали неактуальны и закрыть сделку можно было, только завершив ее клиентом (единственный способ снизить риск). Тогда, кстати, очень много было на эту тему встреч и разговоров. И я скажу, что, несмотря на все события, которые происходили после, мы всем нашим клиентам можем смело смотреть в глаза, потому что всем предлагали закрыть сделки. Мы говорили: «Посмотрите, что происходит на рынке». Абсолютная неопределенность. Те бенчмарки, которые вы использовали, они в каком-то смысле уже неактуальны. И у нас такая же ситуация, то есть мы тоже потеряли любые возможности управления риском. Давайте закроем сделку либо закроем ее часть, сделаем это по текущему рынку, посчитаем стоимость активов и перекроем риск.

Наталья Загвоздина: Представляю, насколько это было волнительно. Наверняка более волнительно, чем когда ты наблюдал крах Lehman Brothers, находясь на обучении.

Владимир Лиман: Я учился тогда в Колумбийском университете, и на Пятой авеню был книжный магазин, куда ходил за книгами, там по студенческому была скидка. Помню, пришел в университет, подал студенческий, человек прочитал мою фамилию и говорит: «Я сочувствую». Я говорю: «Я не тот Лиман, но я принимаю». И так получилось, что я ходил мимо, мы жили недалеко от главного офиса, сюжет в фильме Margin Call похож на то, что тогда реально происходило.

Наталья Загвоздина: Из чего состоит день трейдера? Ты говорил, у него есть роботы. Что можно сказать этому роботу, чтобы он тебе как-то помогал, где там просторы для творчества и где просто обязательные вещи?

Владимир Лиман: В целом мы делим работу трейдера на два основных блока. Run — что он делает ежедневно, и Change — то, что он делает для того, чтобы что-то улучшать, менять, запускать что-то новое. Run-активность — это работа, связанная с управлением риском, оценка позиций, оценка текущего состояния лимитов. Мы про торговые сигналы говорили, про наши модели, которые используются, — это, по сути, все обязанность трейдера. Если необходимо обсудить крупную клиентскую сделку, особенно если где-то нетипичный риск, — это тоже ежедневная работа трейдера.

Есть деятельность с точки зрения Change — запуск новых продуктов, модификация существующих, развитие нашей алгоплатформы, работа с квантами, работа с IT-трейдом, то есть это уже такая больше проектная деятельность, и трейдер тоже в этой деятельности принимает непосредственное участие. Или мы говорили про локальные индексы, это очень серьезная творческая работа. Здесь нам и AI-модели помогают, для того чтобы смотреть, как можно запустить индекс на сырьевые товары, допустим, на Санкт-Петербургской бирже, где есть физический спот, но срочный рынок практически не развит. Здесь необходимы креативные решения, то есть как управлять риском, когда у тебя, по сути, только одна сторона. И это тоже работа трейдера.

Наталья Загвоздина: Случались ли у тебя моменты (наверное, случались: это рынок, в нем всякое бывает), когда терял деньги? Как быть, что с этим делать?

Владимир Лиман: Состояние, конечно, ниже среднего, если называть вещи своими именами. Но у меня одно из хобби — восточная философия, мне нравятся китайские авторы. У них есть мудрость: победы и поражения в войне — дело обычное, не обольщайся и не огорчайся. Надо стремиться относиться к этому с холодной головой, но получается не всегда.

Дмитрий Макаров: Как в японской философии — кодекс самурая, да? Там есть только путь.

Владимир Лиман: Там же есть продолжение. У самурая нет цели, у самурая есть только путь. Она не очень оптимистично заканчивается, эта фраза: «И этот путь — смерть». Поэтому мне китайские авторы больше нравятся.

Наталья Загвоздина: А что еще, кроме китайской философии, тебе помогает и в жизни, и в работе?

Владимир Лиман: Я занимаюсь практической стрельбой. И это некая аллегория: если у тебя есть волнение, то результаты будут значительно хуже. Нужно уметь концентрироваться. Идея в том, что в принципе спорт — это аллегория жизни, аллегория работы, чего угодно. Здесь похожий смысл. Когда ты выходишь на упражнение, это для тебя должно быть самое важное. Это точка концентрации. И когда ты вышел с него, не важно, какой результат с точки зрения твоего ощущения. Он важен как извлеченные уроки. Ты должен понять, что сделал правильно, что неправильно, что нужно поменять в будущем для того, чтобы улучшить результат. Но переживать на эту тему и думать, а если бы как-то было иначе, не имеет практического смысла. И вопрос, который мы до этого обсуждали, он похожий. Понятно, что могут быть потери. Но это работа такая. Человек выбирает для себя этот бизнес, в этом бизнесе могут быть потери. Он должен научиться с этим работать, он должен научиться с этим справляться. Это как часть профессии.

Наталья Загвоздина: Гуру трейдинга, который всегда заключает только приносящие прибыль сделки, не существует в этом мире. Потому что природа рынка такова, это невозможно.

Владимир Лиман: Конечно. У тебя будут выигрыши и потери. Главное, чтобы выигрыша было больше 50%.

Дмитрий Макаров: Есть регулярные чемпионаты по трейдингу среди розничных инвесторов. И там порой бывают легендарные результаты — тысячи процентов, десятки тысячи процентов на промежутке 3 месяца. Это везение или действительно системная работа?

Владимир Лиман: Интересно посмотреть на какой-нибудь более продолжительный период, полгода, год, например, какие результаты покажет трейдер. Я бы даже сказал, что это несколько разные бизнес-модели, потому что мы же не занимаемся... как там у Пелевина, отжимать деньги из этого мира? У нас другая, я бы даже сказал, более возвышенная цель: мы, наоборот, помогаем клиенту управлять риском. Мы способствуем улучшению как его состояния, так и состояния экономики. В целом мы развиваем рынок, я не побоюсь этого слова, мы в каком-то смысле делаем этот мир лучше, более предсказуемым, менее опасным.

Дмитрий Макаров: Мы поговорили про искусственный интеллект, поговорили про инновационные технологии. И есть такая история, как ЦФА, она же тоже развивается?

Владимир Лиман: У нас есть своя платформа, которую мы запустили, количество сделок на ней растет, мы внимательно следим за рынком, за другими рыночными участниками. Сейчас рынок, наверное, находится в той фазе, где он пытается найти применение, потому что, по сути, это выглядит как некая оболочка для существующих инструментов. И задача — отыскать решение, которое позволяет, допустим, через ЦФА предложить нечто, что с помощью других инструментов не может быть реализовано.

Дмитрий Макаров: А ЦФА на биткоин возможен?

Владимир Лиман: Это зависит от позиции регулятора. Мы видим движение в этом направлении, наконец-то был принят закон о майнинге. Наблюдаем, как постепенно меняется позиция регулятора в этой части, но пока выпустить структурный инструмент, который был бы привязан к динамике биткоина, нет возможности. Было много разговоров, когда инвестиционная компания BlackRock запустила свой торгуемый на бирже фонд, к нам приходили с запросами, в том числе из розницы, смогли бы вы выпустить структурный продукт, допустим, привязанный к этому фонду? Доступа нет на внешние рынки у большинства инвесторов, а запросы, интересы к такого рода продукту есть. Но будем смотреть за позицией регулятора.

Дмитрий Макаров: Короткий блиц. Акция или облигация?

Владимир Лиман: Сейчас очередная хорошая точка для вхождения в рынок, их уже сколько было. Но давай скажу «акция».

Дмитрий Макаров: Фьючерсы или опционы?

Владимир Лиман: Опционы.

НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ИНВЕСТИЦИОННОЙ РЕКОМЕНДАЦИЕЙ.